Однако Композитор никак себя не проявлял.
Тщательные обыски, проведенные в доме преступника, принесли много улик. Украденный магнитофон, одежда с каплями крови, резиновые перчатки, идентичные найденным на месте преступления, многочисленные фотографии жертв — полностью изобличали преступника, но не давали зацепку, где его искать. Был обнаружен добротный фотоаппарат с непроявленной пленкой, но она оказалась пустой. Никаких бумаг, кроме блокнота со стихами и чистых нотных листов, в доме не нашли.
Сергей Трифонов в очередной раз листал блокнот с вырванными страницами. Отсюда Композитор брал тексты песен для Марины Васильевой. Поэт использовал блокнот не только для стихов, но и как записную книжку. На многих страницах то тут, то там виднелись наспех записанные номера и телефоны. Их тщательно проверили, но это оказались координаты случайных знакомых погибшего поэта.
Подполковник блуждал взглядом по буквам и цифрам, пока не заметил на чистой странице выдавленные следы от ручки. Предыдущий лист был вырван. Трифонов вернулся на несколько страниц назад. Поэт писал легко и небрежно, без нажима, окончания букв скорее повисали в воздухе, чем отпечатывались на бумаге. А здесь кто-то явно давил на ручку или карандаш, старательно выводя цифры. Трифонов расположил лист под наклоном к свету и переписал то, что увидел.
Семь цифр. Как в номере телефона!
Адрес и имя абонента можно было проверить по телефонной базе, но это заняло бы время. Вполне вероятно, что кто-то воспользовался блокнотом еще при жизни поэта, и у следствия опять пустой контакт. Зачем напрасное ожидание.
Подполковник придвинул телефон и набрал записанный номер. После долгих гудков на другом конце провода устало откликнулся мужской голос:
— Алло.
— Позовите Композитора, — наобум брякнул Трифонов.
Возникла пауза. Затем собеседник перешел на вкрадчивый тон и осторожно поинтересовался:
— А вы, собственно, кто?
— Подполковник КГБ Трифонов, — представился офицер и продолжил давление: — С кем я говорю?
— Камоцкий, — гнусаво просипел мужчина. — Что вам нужно?
«Камоцкий, Камоцкий», — вертелось в голове у подполковника. Очень знакомая фамилия. А, точно! Хирурга с таким именем использовал для нужд конторы еще Бурмистров.
— Вы — хирург?
— Смею надеяться, что да.
— Что вам известно о Композиторе?
— Подполковник, я буду говорить только с генералом Бурмистровым.
— Генерал Бурмистров давно погиб! Потрудитесь ответить на мой вопрос.
— Не смешите меня. Я разговаривал с ним неделю назад.
Через полчаса заинтригованный Трифонов был уже в госпитале у профессора Камоцкого. Прежде чем продолжить беседу, он показал служебное удостоверение и велел запереть кабинет.
— Вы хорошо знали генерала Бурмистрова?
— Еще бы. Он привлекал меня для разной специфической работы медицинского характера. Я не раз бывал в его кабинете.
— Откуда вы знаете агента по кличке Композитор?
— Я обследовал его. Давал экспертное заключение. Но по требованию генерала все полученные материалы были засекречены.
— Что вы можете сказать об уникальных возможностях Композитора?
— Так как я давал слово Бурмистрову, то буду говорить только с ним.
— Генерал Бурмистров погиб.
— Вы еще скажите, что и Композитор тоже.
— Бурмистров погиб на моих глазах.
— Знаете что, подполковник, я уже не ребенок, и достаточно потрудился на ваше ведомство. Мне можно доверять.
— Поэтому я и приехал к вам. Всё, что вам известно о Композиторе, придется рассказать мне! Генерала похоронили в 53-м.
— Подполковник, мы оба знаем, что КГБ и не такие спектакли устраивал. Я лично, между прочим, делал пластические операции для некоторых ваших сотрудников.
— Хватит! Генерала нет. Теперь я веду дело Композитора.
— Бурмистров сказал иначе.
— Когда он это сказал? Семь лет назад?!
Профессор взглянул на настенный календарь, пригладил испанскую бородку.
— Не нервничайте вы так, подполковник. Это вредно для здоровья. Может, вам дать успокоительное? У нас есть хорошее средство.
— Я не потерплю насмешек.
— Ну что вы. Я от чистого сердца.
— Я сказал, хватит! Когда вы последний раз видели Бурмистрова?
— Семь лет назад.
— Ну, вот.
— А разговаривал с ним семь дней назад.
Трифонов внимательно посмотрел на Камоцкого. Может, этот профессор свихнулся? Взгляд умный, лицо спокойное. Нет, не похож он на дурачка.
— Допустим, я вам верю. При каких обстоятельствах вы разговаривали с генералом Бурмистровым?
— Он мне позвонил.
— Сюда, в кабинет?
— Да.
— И что сказал?
— Спросите его сами.
— Не юлите! Бурмистров погиб! Или вы мне всё расскажете, или я упеку вас в психушку! — начал звереть Трифонов. — Отвечайте! О чем говорил так называемый Бурмистров?
— Обычные вещи для вашей конторы. Что его смерть была инсценирована, что он находился на конспиративной работе за границей. Только вы не беспокойтесь, я всё это сохраню в тайне.
— Почему вы уверены, что это был именно Бурмистров?
— А вот намеков не надо. Я хоть уже и в возрасте, но в своем уме. Я хорошо всё запомнил. Он позвонил утром. Я только что вышел на работу и даже не успел надеть халат. Это был обстоятельный разговор. Мы беседовали долго, голос генерала невозможно спутать. Мы раньше часто общались по телефону, и я знаю малейшие его интонации.
— О чем он еще сообщил?
— А вот это уже тайна. Он предупредил.
— Никаких тайн! — Трифонов выхватил пистолет и направил его на профессора. — Вашей доверчивостью воспользовался опасный преступник! На его совести десятки жертв. Говорите, о чем вы беседовали, или я выпущу в вас всю обойму.